Любовь на всех этажах
ЖУРНАЛ «ИНЫЕ БЕРЕГА» СТДРФ (Москва) №4 (12) 2008
Лаврова Александра
Русский драматический театр им. А.В.Луначарского в Севастополе располагается в прекрасном белом здании сталинского ампира, построенном в 1957 году, прямо от него широкая лестница спускается к набережной, где продают восхитительное мягкое фруктовое мороженое, где дельфинарий, а еще чуть дальше - свинцовое, хоть и теплое море. В двух шагах от театра волнуется праздной нарядной толпой Приморский бульвар. Фойе театра украшено советской символикой, которая смотрится сегодня как историческая ценность, над фронтоном возвышается мужиковатая воинственная Мельпомена с факелом в отведенной назад руке, напоминающим автомат. Говорят, когда статую реставрировали, обнаружили, что муза обута в тяжелые солдатские ботинки. Везде это смотрелось бы курьезом, но только не здесь. В Севастополе сходство, а может быть и родство музы с богиней-воительницей кажется оправданным, в этом есть своя прелесть и своеобразие - здесь белоснежные здания, зелень древесных крон, фонтаны, украшающие южный курорт, сочетаются с памятниками российской военной славы, среди пестрых платьев на бульваре то и дело мелькает бело-синяя морская форма. Правда, увы, нынешним летом я увидела эту форму преимущественно на людях преклонного возраста, молодых морячков прогуливалось мало. И вообще в воздухе висела некая настороженность, хотя война еще не началась, противостояние наших и американских подлодок было впереди... Но шепотом обсуждалось, каково будущее Севастопольского флота, удастся ли России продлить договор с Украиной. В театре симпатичная мягкая завлит Татьяна Довгань рассказала мне, что в Киеве принято постановление, которое предписывает уничтожить всю советскую символику зданий, но севастопольцы сомневаются, как это можно выполнить. Ведь тогда от лица города мало что останется... Русскому театру не хватает средств - он получает из бюджета деньги, лишь отчасти покрывающие зарплату, театр вынужден зарабатывать, и понятно, что репертуар и стиль постановок зависят от кассы. Основная цель - привлечение зрителя, летом - курортно-отдыхающего, зимой - весьма немногочисленного, во многом диктует средства. Зал - слишком большой для сегодняшнего дня в невеликом городе, использование камерного зала нерентабельно. И все-таки в афише много классики, и это здесь на удивление считается нормой.
Премьера чеховского «Иванова» в разгар лета казалась шагом рискованным, однако был аншлаг, и спектакль публика принимала очень доброжелательно, чтобы не сказать восторженно. Дамы плакали, артистов завалили цветами. На премьеру приехали зрители из других крымских городов, представители ялтинского чеховского музея, который предоставил севастопольцам фотографии своих экспонатов для выставки (забавно, что она соседствовала непосредственно с экспозицией «Кунсткамеры», отделенной только занавесками). Встретила я на премьере и артистов из Омска, некогда игравших в Русском театре Севастополя, которые здесь отдыхали и не могли не прийти на спектакль. Кроме простых зрителей, были журналисты, представители других театров, представители Флота и духовенства. Словом, премьера в городе воспринимается как событие.
Режиссер Григорий Лифанов уже работал в севастопольском театре, его постановки - «Дети» М. Горького, «Хоровод» Шницлера - идут здесь с успехом. Он хорошо знает труппу и зрителей, и концепция постановки опиралась на это знание. Причем стремясь постоянно держать внимание публики, даже и развлечь ее, режиссер сумел сделать серьезное, современное высказывание.
Принято считать, что сегодня люди взрослеют позже, чем сто лет назад, и Иванова уже традиционно играют актеры сорокалетние, хотя пьеса была написана молодым Чеховым и его герой говорит об усталости, которая настигает русских к тридцати годам. Лифанов сознательно выбрал на роль Иванова 28-летнего Александра Порываева и поставил спектакль про молодого человека, переживающего свой первый возрастной и социальный кризис. Акцент, собственно, сместился с философского на социальный, впрочем, пьеса дает возможность такой трактовки. Это придало спектаклю иную, чем обычно, энергетику и сделало высказывание неожиданно злободневным: действительно, в последние годы появилось поколение новых предпринимателей и служащих высшего звена, которые делают карьеру очень рано, сталкиваются с зависимостью дела от неконтролируемых причин, готовы были бы его оставить, но не могут из-за необходимости зарабатывать во что бы то ни стало, так как взяли на себя ответственность перед многими - своими близкими, сотрудниками своих фирм, партнерами и проч. Они испытывают быстро развивающуюся профессиональную и психологическую усталость, разочарование в своей деятельности. В этом свете многие монологи Иванова кажутся списанными с натуры, как и сам тип честного, общественно активного бизнесмена, желающего добиться успеха ради торжества дела, но обреченного на крах, как и тип якобы прагматика, а по сути пустозвона-неудачника Боркина. Впрочем, как раз его фантастические и бесчестные проекты кажутся вполне осуществимыми в нашем фантастически непредсказуемом мире.
Иванов А. Порываева - физически сильный, подтянутый, мускулистый, он пытается сохранить форму: обливается холодной водой из бочки, отжимается. Замечательна сцена, когда рыхловатый, апатичный Боркин талдычит бодро отжимающемуся Иванову про то, что тот бездействует, с трудом склонившись на пол и заглядывая Николаю Алексеевичу в лицо. Сергей Санаев играет Боркина как жуликоватого авантюриста, что вообще характерно для современных постановок, но в отличие от других виденных мною интерпретаций этот Боркин - человек восточного типа, с долей восточной лени и восточного коварства. Иванов А. Порываева явно знал, чего хотел, и многое пытался сделать, его дело прогорело не по его вине, а из-за беспринципности и никчемности окружающих. Как часто бывает у людей дела, в интимном плане он менее решителен, и женщины - жена и Шурочка - стремятся подчинить его себе, буквально растаскивают, лишая внутреннего равновесия, и так подорванного неудачами. Молодой актер нашел замечательный пластический образ тренированного атлета, который временами будто бы забывает, как надо двигаться, теряет стержень, задумывается над пропастью, когда нужно ее переходить. Актер замечательно понимает поставленные перед ним задачи, прекрасно существует в зонах молчания. Однако порой ему не хватает профессиональных навыков, особенно подводит речь. Актер сам это понимает, и в результате возникает зажим, однообразие жестов в динамичных сценах. Тем не менее, думаю, это поправимо, ведь режиссер намерен продолжать работу над спектаклем и после премьеры, а с А.Порываевым специалист индивидуально занимается сценречью. В спектакле много интересных актерских работ: крашеная блондинка, хрупкая, надломленная нелюбовью мужа Сарра - Лилия Дашивец, похоже, старше Иванова, и это добавляет драматизма ее ревности, в последней сцене Сарра, как кошка, кидается на мужа, молотит его своими вдруг приобретшими силу ручками, а потом обессиленно отступает перед неизбежностью; избалованная, но и обделенная пониманием родителей барышня Саша Лебедева - Мария Кондратенко, умненькая, хоть и наивная, очень энергичная - берет избранника чуть ли не силой, явно эмансипированная особа - приезжает к Иванову на велосипеде, который был в то время в новинку; Лебедев - Анатолий Бобер - симпатичный, незлобивый пьяница, искренне желающий добра и дочери, и Иванову, но очень близко подступающий к предательству, когда вполне органично включается в ряд сплетниц, рассказывающих самые мерзкие слухи о его друге; вульгарная без всяких скидок Бабакина, уродина, похожая на крокодила - Ольга Лукашевич (а ведь молодая и красивая актриса!); Шабельский - Виталий Полусмак - постаревший Пьеро в блузе свободного художника, злобность которого - старческое беспомощное продолжение творческой меланхолии; вызывающий сочувствие (что редко бывает) доктор Львов - Евгений Журавкин - типичный трудяга земский врач, разночинец, искренне влюбленный в Сарру, неловкий и трогательный... Дав замечательной севастопольской «старухе» Людмиле Кара-Гяур роль Авдотьи Назаровны, приживалки Лебедевых, режиссер позволил ей разгуляться в полную силу. Худощавая и подвижная, хитроватая и простодушная, эта «старуха неопределенной профессии» солирует во всех сценах, где она появляется, однако не корежа действие, не перетягивая на себя одеяло. Конечно, то, как она трогательно и беспомощно, по-стариковски просит выпить, как опрокидывает, проглатывает, закатывая глаза, с особыми звуками и гримасами - это отдельный концертный номер. Все в восторге - и сама актриса, получившая выход, и ее партнеры, и зрители... Особое внимание, уделенное заслуженной актрисе, - запрограммировано, а потому укладывается в систему спектакля. (В отличие от чрезмерного порой солирования Лебедева - Анатолия Бобера.)
Режиссер вводит в свой спектакль любовную линию слуг, переименовав лакея в доме Ивановых в Яшу (Юрий Михайловский) и придумав горничную Лебедевых по имени Дуняша (Лора Урсул). Ясно, что эта пара перекочевала сюда из «Вишневого сада», правда, акцент в их взаимоотношениях изменен: «деликатная» Дуняша старше и напористее робкого Яши, ее слова противоречат ее натиску, а страстные любовные свидания этих героев часто рифмуются с отношениями Иванова и Шурочки (порой не без изящества). Конечно, эта придумка не нова и возникла ради зрительского интереса, но уж больно красиво развивается «низкая» любовь, доказывая, что чувство это не так уж просто на всех социальных этажах, уж больно ловко мизансцены любовных сцен разных пар повторяют или продолжают друг друга.
Замечательна сценография (художник-постановщик Дмитрий Разумов, художник Ирина Тарасова): приземистый белокаменный господский дом увенчан деревянной крышей сеновала. Лишь в финале выясняется, что это не сеновал, а... голубятня. Когда Иванов стреляется, чердачная дверка приоткрывается и оттуда вылетает белый голубь. И это очень сильная точка. Но голубь появляется и еще раз - в сцене ухода Сарры. Здесь, пожалуй, режиссер перестарался, и красота превратилась в красивость: Сарра раздевается до исподней белой рубахи, аккуратно складывая одежду на стул, стоящий в центре сцены, уходит под душераздирающую музыку, из окна вылетает голубь, из дверей выходит Шабельский-Пьеро в застегнутом на все пуговицы пальто и навсегда уносит виолончель в футляре, а сверху падает, да, конечно, белый снег. И все же, несмотря на масло масленое, сцена эта вызывает комок в горле. Быть может, актеры смогли бы ее сыграть в четких впечатляющих режиссерских мизансценах и без голубя, и без банального снега.
Но вернемся к сценографии: когда круг осуществляет поворот к гостиной Лебедевых (цветочки-цветочки в деревянных ящичках вдоль авансцены), за приземистым фасадом проплывает грубо сколоченный из досок щелястый высокий срез уже несуществующего дома и на миг - лишь на миг - щели вспыхивают светом.